IV.2.8.ТБ, "Металл", Азотка и т.д.
Производство мало походило на кондитерскую фабрику или приборостроительный завод. Не говоря уже о том, что уран и его соединения сами по себе очень вредный продукт, переработка велась в крайне агрессивных кислотно-щелочных средах. Трубы, емкости, фильтры, насосы, дозаторы, печи, прессы, мельницы оставляли для прохода персонала узкие извилистые коридоры.
Пуск первых цехов проходил трудно. Люди не знали, с каким веществом работали, все было зашифровано. Называли просто — «руда», «порошок», «металл». Даже руководители среднего звена, не говоря о простых инженерах и техниках, на первых порах даже не догадывались, что имеют дело с радиоактивными веществами. Запуск оборудования забирал часто все силы, да и здоровье. Правила техники безопасности не соблюдались, так как толком никто не знал, от чего надо предохраняться и что это за зверь такой — атом. Не только работали, а и обедали на упаковках с тетрафторидом урана, сосали самокрутки. А кто-то и спал, задержавшись допоздна после смены. К концу работы из-за тетрафторида урана все становились одинакового черно-зеленого цвета.
Не существовало элементарных инструкций, ни для рабочих, ни по технике безопасности. Шли, что называется, на ощупь и, как на войне, по заминированному полю. Несчастный случай — инструкция появляется. Не имелось средств защиты, так как никто не знал, а что, собственно, защищать и от чего: кожу, глаза, легкие? Первые респираторы, страшно тяжелые и неудобные, через которые трудно дышалось, приходилось заставлять надевать. И даже когда появились легкие «лепестки», ими пользовались без особого желания, — рабочие не понимали опасности. Вместо того чтобы принимать пищу в специально отведенной комнате, предварительно хорошо умывшись, они старались перекусить украдкой на рабочем месте. Да еще бравировали друг перед другом, не надевая защитных средств. Увещевания начальства считали придирками и объяснялись «плохим характером» технологов и мастеров. За это многие из них поплатились, став инвалидами и рано уйдя из жизни.
«Технология извлечения урана, — вспоминает П.П. Игнатьев, — базировалась на классических способах кислотного растворения, нейтрализации и избирательного осаждения с многочисленными фильтрациями и обработкой осадков. Самыми распространенными реагентами были азотная и серная кислота, сода и аммиачная вода. Процессы химической обработки сопровождались обильными выделениями окислов азота, аммиака и других агрессивных веществ.
Такая технология была сопряжена с высокими затратами труда, материалов и сопровождалась явно выраженным губительным воздействием на окружающую среду. Из вентиляционных труб цеха извергались обильные оранжевые «лисьи хвосты» окислов азота, которые окрашивали небо над городом и разносились ветрами далеко за его пределы. А в пасмурную, сырую погоду на территории завода образовывались кислотные туманы и дожди. В летнюю пору деревья стояли с обожженными побуревшими листьями, а птицы облетали завод стороной. Едким туманом жгло лицо и руки, слезились глаза, а на одежде проявлялись желтые пятна».
Поначалу инженеры, действительно, не знали, на что, над чем и с чем работают. Но потом им стали читать лекции, проводить специальные занятия. Рабочие же долго еще не имели представления, хотя многие и догадывалась, но крепко держали язык за зубами.
В цехе стандартной продукции освоение техпроцессов сопровождалось авариями и проливами. Обвязка репульпаторов и емкостей, выполненная из «черного» металла, не выдерживала агрессивных растворов, была сильная загазованность. На шахтных печах иногда раскаленный шлак вместе с ураном выплескивался наружу. «Неодетые» блочки брали голыми руками и измеряли геометрические параметры. Тогда никто не знал, что это уран. Удивляло только, что весили они раза в два больше, чем свинцовые. Думали, что это искусственный материал.
Вредности хватало и без «атома». Технология потребляла огромное количество кислот: и серной, и соляной, и азотной, и плавиковой, различных щелочей и солей. Бутыли с концентрированными кислотами и перекисью водорода аппаратчики заносили на площадку и заливали вручную в аппараты-реакторы. Аппаратчики работали в одежде из толстого солдатского сукна с такой же шляпой и противогазом. Хоть и тяжелая амуниция, да надежная при попадании кислот и других агрессивных жидкостей. Нередко несчастные случаи происходили из-за того, что когда поднимали бутыли с кислотой, у бутылей отваливалось дно. Тут следовало быстро раздеться и лезть под воду.
В скрубберные (там вентиляторы вытягивали отходы с химических реакторов) можно войти только в противогазах. А приходилось работать там часами. Начальники смен часто прятались от рабочих. Столько у тех накопилось вопросов, в том числе, и по «вредности», когда о ней все стали догадываться и испытывать на себе ее последствия. От «вредности» пили кто молоко, кто — спирт, позже — вкуснейшие сливки из Пашинского совхоза. На обеды по талонам спецпитания подавали свиной эскалоп с жареной картошечкой или азу по-татарски с рассыпчатой гречкой. Таких блюд, вкусных, питательных, и, естественно, оздоровительных, нельзя было по тем временам найти и в иных городских кафе и ресторанах. И по сию пору со вздохом вспоминают о столовском пиве, которое, как известно, — первое средство от вредности, особенно после смены.
И что характерно: на вредном (вреднейшем!) производстве практически не работало вредных людей, заводчане хорошо понимали друг друга и прощали ошибки и нервные срывы. Видимо, невольно соизмеряли импульсивные человеческие отношения с постоянной вредностью, которая единственная требовала внимания.
